Креативный потенциал как источник богатства информационного общества –
и новых проблем информационной культурологии

[............Helas! de la nuit desireuse,

        J'ai beau tirer le cable a sonner l'Ideal,

        De froids peches s'ebat un plumage feal,

        Et la voix ne me vient que par bribes et creuse!

                    Stephane Mallarme, Le sonneur]

        [............И в манящую ночь

        Я давно уже тщетно несу Идеал,

        Холод прежних ошибок в касаниях крыл я узнал,

        А снисходят ко мне - лишь обрывки и клочья!

                    Стефан Малларме, Звонарь]

Вступление общества в информационную фазу развития (см. Голицын и Петров, 2005) ставит перед гуманитарным знанием принципиально новые проблемы, притом требующие - в силу стремительных темпов современного социокультурного развития - неотложной разработки. Свидетельствами этой неотложности могут служить хотя бы те острейшие, а иногда катастрофические социальные, национальные и межрегиональные конфликты, которыми ознаменовалось завершение XX века и начало XXI столетия.

Новизна складывающейся в настоящее время ситуации заключается, главным образом, в переходе к новому основному источнику - новому «моторному топливу», обеспечивающему не только текущее функционирование, но и всю динамику современной социокультурной системы. Именно сейчас, прямо на наших глазах, такой главный источник общественного богатства, как труд, - замещается другим источником - творчеством. Разнообразны облики этого нового источника: изобретение новых технических средств и приемов, открытие новых законов природы и общества, разработка основ новых социальных отношений, нового мировоззрения, нового искусства, etc. [Согласно некоторым социально-психологическим концепциям, всеми этими инновационными процессами управляет некая латентная величина - свойственный  обществу «потенциал возбуждения» (‘arousal potential'); см., например: Martindale, 2002.] Если выразиться образно (хотя, быть может, и несколько гиперболизированно), то для минувшей эпохи были верны (правда, лишь отчасти) строки советской песни:

«Руки рабочих создают все богатства на свете», -

а для эпохи нынешней более характерны строки великого поэта Велимира Хлебникова:

«Я, носящий весь земной шар

На мизинце правой руки -

Мой перстень неслыханных чар...»

А можно обозначить ту же перемену как переход от общества «пахарей и землекопов» - к обществу «кулибиных и эйнштейнов».

Каковы же социальные и культурные следствия, вытекающие из этой новой ситуации? - Такие следствия можно рассматривать с двух позиций: дескриптивной и нормативной. Именно последний аспект станет конечной точкой нашего рассмотрения: ведь основная прикладная задача социального исследования - выяснить, какими должны быть основные изменения в социокультурной сфере, - для того, чтобы сфера эта развивалась оптимально, т.е. в наибольшей степени способствовала благоприятному - с научной точки зрения - развитию общества в целом? Иначе говоря, в какую сторону наука рекомендует «подталкивать» социокультурную систему, «подправлять» траекторию ее развития (а возможно, даже направлять систему по «должной» траектории), пользуясь теми или иными инструментами научно обоснованной социальной и культурной политики?

Главное социальное изменение, естественно, должно характеризовать желательные сдвиги в распределении социальных ролей. По-видимому, эти желательные роли должны быть тесно связаны с реально имеющимся в данный момент, в данном обществе распределением его членов по осуществляемым ими деятельностным вкладам в создание упоминавшихся выше «всех богатств на свете». А значит, начинать рассмотрение надо все-таки с дескриптивного анализа процессов, протекающих в социуме в сфере практической деятельности, - чтобы потом обратиться к анализу нормативному, касающемуся социальных ролей членов общества.

Разумеется, радикальное изменение в характере той деятельности, которая теперь становится «мотором» развития всего общества, - должно интересовать нас прежде всего в плане изменения наиболее глобального параметра любого статистического распределения: степени его равномерности/неравномерности. И тут мы видим: если в «трудовом» обществе («пахарей и землекопов») труженики создают примерно одинаковый - либо более или менее соразмерный по масштабам - продукт, то в обществе «креативном» («кулибиных и эйнштейнов») львиную долю продукта производит крайне малая часть творческих личностей. По-видимому, такая резкая неравномерность деятельности, - а точнее, ее плодов, - должна отразиться на всей социальной жизни общества. Но вот как именно - это уже задача научного исследования, причем не только дескриптивного, но и нормативного. [Не следует усматривать в этом утверждении следы марксистского детерминизма: «производительные силы - производственные отношения». Речь идет лишь о весьма «мягком» допущении, что имеется некая связь между деятельностью в социуме - и межличностными отношениями в нем. Сам же тип этой связи - и в дескриптивном плане, и в плане нормативном - еще предстоит выяснить.]

Впрочем, новая деятельностная ситуация (крайней неравномерности распределения), стремительно становящаяся сейчас характерной для социума в целом, раньше обычно также наблюдалась, - но лишь применительно к отдельным фрагментам социума: тем областям, где творческие процессы составляли их основу. В этих областях всегда наблюдалась высочайшая неравномерность, статистически описываемая «устойчивыми негауссовыми распределениями», наиболее распространенным из которых является так называемый закон Ципфа (широко известный также под именами законов Парето, Лотки, Мандельброта и др. - подробнее см., например: Петров и Яблонский, 1980). А иллюстрацией подобной неравномерности может служить следующая эмпирическая закономерность (ставшая уже тривиальной): в любой творческой деятельности (научной, художественной, технической, etc.) совсем небольшая «верхушечная доля» - 5% творцов - создает ровно половину, 50% всей продукции (подробнее см., например: Martindale, 1995). Скажем, в любой национальной литературе как раз столь малой доле поэтов (5% от их общего числа) соответствует ровно половина всех стихотворений, опубликованных на протяжении какого-то отрезка времени. И именно такая закономерность справедлива для творчества в любой области. [А в некоторых случаях даже гораздо меньшая доля участников общего процесса может определять весь его дух, как это часто бывает, например, при детерминации социально-психологической атмосферы социума. Так, многие помнят атмосферу, царившую в среде московской интеллигенции 1970-х годов: как только были введены послабления на эмиграцию и из страны уехала совсем небольшая (но активная!)  часть интеллигенции, - общий интеллектуальный уровень интеллигентской среды резко упал.]

Что может означать эта, происходящая сейчас, перемена (в деятельностном распределении) применительно к складывающейся в обществе социальной ситуации? Поскольку она еще только складывается, - ее трудно сделать объектом дескриптивного анализа. (Хотя, быть может, какие-то намечающиеся тенденции и удастся уловить, чтобы построить социальный прогноз? - Однако не эта «зыбкая» эмпирическая почва будет нас сейчас интересовать, - но логико-дедуктивный, - пусть эмпирически и почти «беспочвенный» анализ ситуации.) Дескриптивно, эмпирически можно подойти лишь к первой («до-переменной») стадии: проверить, - по крайней мере на уровне простейших наблюдений (пусть не количественных, но хотя бы сугубо качественных): действительно ли имело место какое-то соответствие между тенденциями, характерными для обозначенных двух сопоставляемых областей? Связано ли деятельностное равенство/неравенство, характеризующее общество в каждую данную эпоху, - с социальной структурой общества? с фундаментальными параметрами социально-психологической сферы? наконец, с «подкожными» чаяниями людей?

Тут мы можем проследить лишь самую общую - притом намеченную как бы пунктирной линией - связь, да и то базирующуюся на весьма косвенных основаниях. С одной стороны, мы наблюдаем эволюцию степени социального неравенства, отвечающую так называемому «параболическому распределению». Характер этой эволюции был теоретически дедуцирован в рамках информационной модели (Голицын, 1997). Впрочем, ранее именно такая эволюция наблюдалась на обширном эмпирическом материале и известна как «кривая Саймона Казнеца», за построение которой (равно как и за ряд других социально-экономических исследований) американский ученый - бывший харьковчанин Семен Кузнец и был удостоен Нобелевской премии по экономике за 1971 г. [Подробнее о параболическом распределении см.: Голицын, 1997, с. 99-102.] Эволюция же эта заключалась в следующем:

• сначала, при низком уровне общего богатства социума, имело место почти полное социальное равенство, имея в виду распределение членов общества по доходам (так называемое «равенство в нищете»);
• затем, вследствие происходившего (на протяжении многих веков) роста общего богатства, находящегося в распоряжении социума, росло и социальное неравенство, которое в наиболее развитых странах достигло своего максимума в конце XIX в.;
• после прохождения максимума в неравенстве, вследствие продолжающегося роста общего богатства, наступил черед уменьшения социального неравенства, стремление к «равенству в богатстве».

Словом, социальное неравенство претерпело «холмообразную» (параболическую) эволюцию и в настоящее время быстро падает, - хотя на фоне этой общей тенденции порой наблюдаются и флуктуации. Такая эволюция была следствием роста общего богатства социума. Главной долговременной тенденцией, характерной почти для всего эволюционного диапазона (вплоть до начала XX в.), был рост социального неравенства.

А с другой стороны, в социально-психологической сфере мы видели постепенно нараставшее долговременное стремление к равенству (прежде всего в политической сфере) - так называемый «демократический тренд». [Правда, его иногда называют «демократическим тупиком».] Корни этой тенденции - во вполне естественной потребности каким-то образом компенсировать (хотя бы частично) «несправедливое» экономическое неравенство. В самом деле, уже в древнегреческом полисе расцветает концепция демократии, каковая потом, несмотря на все флуктуации (либо глядя на эти флуктуации с исторической высоты), неукротимо прогрессирует, придя во второй половине XIX столетия - в большинстве развитых стран - к всеобщему избирательному праву, парламентаризму и другим атрибутам современного демократического общества. [Подчеркнем, что имеется в виду не столько реальное влияние членов общества на политические отношения, - сколько социальные идеалы, «флюиды», витающие в социально-психологической сфере, т.е. реальность социально-психологическая.]

Итак, в долговременной перспективе мы наблюдаем разнонаправленное развитие двух сфер: рост неравенства в практически-деятельностной сфере сопровождается стремлением к равенству в сфере социально-психологической. Впрочем, с теоретической точки зрения, такая разнонаправленность неудивительна: она представляет собой проявление общесистемной дивергентной тенденции - расхождения, «размежевания» различных подсистем, входящих в единую систему (в данном случае - в систему духовной жизни социума). [Подробнее об истоках дивергентной тенденции и о ее проявлениях в разных областях см., например: Голицын и Петров, 2005; Тейяр де Шарден, 1987; Petrov, 2007.] Поэтому указанное стремление, наблюдаемое в социально-психологической сфере, - это всего лишь «субъективная проекция» вполне объективной общесистемной закономерности.

Так обстояли дела на протяжении всего рассмотренного диапазона, т.е. практически до XX в. (когда степень социального неравенства изменила направление движения - неравенство стало уменьшаться). Все это время «тандем» из двух указанных тенденций обеспечивал более или менее гармоничное функционирование и динамику - по крайней мере большинства развитых социокультурных систем (т.е. тех систем, структура которых позволила им, в конечном счете, подняться до соответствующих уровней развития). Гармоничность эта заключалась, прежде всего, в том, что обе тенденции были хорошо согласованы с требованиями со стороны других сфер, из коих главные:

А. Сфера этики (а конкретно - непосредственных межчеловеческих отношений). В эпоху, когда в практической деятельности имеют место примерно одинаковые по масштабу (или по крайней мере соизмеримые - как это происходит, скажем, в случае простого физического труда) трудовые вклады в создание совокупного общественного продукта, - представляется вполне логичным столь же одинаковое, равноправное участие создателей (этого продукта) в решении основных вопросов функционирования социума, а также выбора траектории его будущего движения.

Б. Сфера жизненно-статусного цикла (возрастного изменения социального статуса человека). В эпоху, когда средняя продолжительность жизни населения была не слишком велика, а смертность населения, наоборот, была достаточно высока, - реализовывалась вполне «благополучная», в целом, возрастная динамика возможных (доступных для индивида) благ, - отвечающая «должному» закону постепенного увеличения. [Психологические корни этого закона очевидны: для того, чтобы человек ощущал удовлетворенность жизнью на каждом участке своего жизненного пути, - необходим постоянный прирост каких-то получаемых им благ - материальных, либо духовных, либо социально-статусных, etc., а лучше всего - всех одновременно.] Обычно «должная» возрастная динамика реализуется «автоматически», в основном за счет естественной смертности. Скажем, с возрастом человеку удается подняться на все более высокие уровни «лестницы» служебного статуса (либо статуса престижного, либо материального), - но одновременно и вероятность дожития до возраста подъема на каждую новую ступеньку убывает по мере старения человека. Так что формируется «должная» статусно-возрастная пирамида: оказывается, что статистически чем человек старше, тем выше его статус (допустим, должность, служебное положение), - но и тем меньше численность тех, кому удалось дожить до данного возраста. В результате распределение социального статуса по уровням возрастной пирамиды оказывается, в целом, соответствующим не только «должному» закону возрастания, - но и «должной» крутизне имеющегося социального неравенства. [Правда, мы рассматривали преимущественно ситуации, в которых действуют сильные ограничения структурно-административного характера, - когда в социальной системе четко задана форма статусной пирамиды, - как это было, например, в советском обществе на протяжении нескольких десятилетий. Что же касается стремления к должной форме этой пирамиды, - то оно особенно сильно в обществах традиционного Востока, где огромную роль играет культ возраста - почестей старшим.]

По-видимому, требования со стороны других сфер также благополучно удовлетворялись на протяжении рассмотренного временного диапазона. В целом имела место картина достаточно стабильно функционировавшей, успешно развивавшейся социокультурной системы. (А информационный анализ противоречий и конфликтов, неизбежных при эволюции таких систем, описан в кн.: Петров, 2008.)

Но положение радикально изменилось в XX столетии, когда одновременно произошли по крайней мере следующие принципиальные изменения (в большинстве развитых стран):

1. осуществился обозначенный выше переход социокультурной системы от фазы, отмеченной достаточно высокой ролью ресурсного компонента - к фазе, которая характеризуется полным главенством компонента информационного (вступление в третью, «собственно информационную» фазу социокультурной эволюции);
2. как следствие этого - происходит движение в сторону так называемого «общества знаний», являющегося на самом деле «обществом креативности» (о чем см. также выше), каковая всегда составляет ядро любых знаний;
3. в качестве еще одного следствия вступления в «собственно информационную» фазу - имеет место повышение значимости вышеупомянутых социальных идеалов, «флюидов», витающих в социально-психологической сфере, и в частности, это касается требований со стороны этической сферы, включая стремление к более широкому внедрению традиционных демократических норм в социальной жизни (инерция предыдущей фазы) - в сочетании с новыми требованиями, отвечающими растущей роли «креативной элиты»;
4. в сфере распределения общественного богатства действует тенденция, отвечающая росту равномерности этого распределения, пути к «равенству в богатстве» (нисходящая ветвь вышеупомянутой «кривой Казнеца»);
5. ускоренными темпами происходит увеличение продолжительности жизни населения и снижение смертности (в большинстве стран), что способно привести к серьезным противоречиям между характером жизненно-статусного (возрастного) цикла - и теми социальными возможностями построения пирамиды, которые предоставляет иерархия современного общества;
6. применительно к современным российским условиям следовало бы добавить:
   • а) недавно произошедший переход от тоталитарной, административной (внеэкономической) системы - к системе рыночно-ориентированной (хотя и с господством далеко не рыночных, но базарно-командных отношений);
   • б) происходящую интенсивную смену коллективистских установок - установками индивидуалистическими;
   • в) наступающую в эти годы «волну аналитизма» («левополушарности» - см. Petrov, 2003; Петров, 2008);
   • г) бурно развивающееся подключение страны к мировому сообществу (в особенности контрастирующее с минувшей эпохой «железного занавеса»), процесс глобализации.

Совокупность всех приведенных принципиальных изменений, выявленных при дескриптивном анализе современной социокультурной ситуации, свидетельствует о ее беспрецедентности (как в российском масштабе, так и в мировом), а значит, и о соответствующих нормативных следствиях, вытекающих из таких изменений. Очевидно, эти нормативные следствия также будут беспрецедентными, крайне радикальными, совершенно неожиданными - и не только для массового сознания (рядовых читателей), но даже и для сознания элитарного (читателей-«сержантов», «офицеров» и «генералов» - теоретиков культурологии и социологии). Вот примеры предстоящих неожиданных перемен:

• изменение взглядов на роль демократии, включая понимание порочности обязательного курса на мнение подавляющего большинства (такой курс слишком часто приводит к негативным последствиям, и в первую очередь к падению креативного потенциала социума); становится понятной необходимость кажущегося «антинародным» (в тактической трактовке) курса развития, каковой в конечном счете (в «стратегической» трактовке) совсем не таков;
• новое отношение к различным видам патриотизма, каковой теперь зачастую становится основным тормозом общего - и даже локального - развития, как креативного, так и социального (это в особенности очевидно в свете происходящей глобализации); приходит осознание той огромной позитивной роли, которую играет «гибридизация» - взаимодействие разных национальных культур, а также различных парадигм, ветвей культурной жизни, etc.;
• иная оценка роли меньшинств (этнических и иных), в которых зачастую концентрируется львиная доля общей креативности социума;
• пересмотр взглядов на множественность иерархий, функционирующих в социуме; в их числе должна обязательно присутствовать иерархия по степени креативности (о множественности социальных иерархий как индикаторе вертикального развития общества см.: Мажуль, 2006, с. 43).

Все эти проблемы даже самому поверхностному взгляду представляются имеющими преимущественно информационный характер; о том же свидетельствует и их строго научный анализ. Вот почему в разработке этих проблем, связанных с создавшейся новой социокультурной ситуацией (а также целого ряда смежных проблем), информационной культурологии предстоит играть решающую роль. 

Голицын Г.А. (1997). Информация и творчество: на пути к интегральной культуре. М.: Русский мир.

Голицын Г.А., Петров В.М. (2005). Социальная и культурная динамика: долговременные тенденции (информационный подход). М.: КомКнига.

Мажуль Л.А. (2006). Развитие социокультурных систем: информационные индикаторы вертикального роста // Человек. Общество. История: Третий межвузовский сборник научных статей (сер. «Проблемы социальной философии») / Ред. С.И. Данилов. Тверь: Научная книга. С. 29-47.

Петров В.М. (2008). Социальная и культурная динамика: быстротекущие процессы (информационный подход). СПб.: Алетейя.

Петров В.М., Яблонский А.И. (1980). Математика и социальные процессы (Гиперболические распределения и их применение). М.: Знание.

Тейяр де Шарден, П. (1987). Феномен человека. М.: Наука.

Martindale, C. (1995). Fame more fickle than fortune: On the distribution of literary eminence // Poetics (Hague), vol. 23. Pp. 219-234.

Martindale, C. (2002). Innovation, arousal, and the rise and fall of civilization // Personality, creativity, and art / Ed. by E.Malianov, N.Zakharov, E.Berezina, L.Dorfman, V.Petrov, & C.Martindale. Perm: Perm State Institute of Art and Culture; Prikamsky Social Institute. Pp. 24-31.

Petrov, V.M. (2003). Cyclic cultural evolution against the background of long-range progressive trends: Information approach // Journal of Cultural and Evolutionary Psychology, vol. 1, No. 2. Pp. 85-107.

Petrov, V.M. (2007). The Expanding Universe of Literature: Principal long-range trends in the light of an informational approach // Aesthetics and innovation / Ed. by L.Dorfman, C.Martindale, & V.Petrov. Newcastle: Cambridge Scholars Publishing. Pp. 397-425.